Как Сталин уничтожал женщин и детей. Репортаж из лагеря смерти АЛЖИР

Более 18 тысяч женщин стали жертвами террора, их сослали в Казахстан как жен изменников родины. Были среди них и белоруски.

В 40 километрах от столицы Казахстана находится музей АЛЖИР, но ничего общего с африканской страной он не имеет. Так называли Акмолинский лагерь жен изменников Родины, куда эта самая Родина отправляла своих граждан фактически без суда и следствия. В одном бараке жили беременные и старухи, актрисы и рабочие, профессура и безграмотные крестьянки — система ни для кого не делала исключений. Среди осужденных было более 130 женщин из Беларуси.

Журналист Naviny.by побывала в Акмолинске, чтобы узнать, как жили в лагере невинно осужденные.

Среди узниц АЛЖИРа была Рахиль Каплан родом из Зельвы. Ее муж был заместителем народного комиссара земледелия, расстрелян в 1937 году.

Один вопрос: за что?

В АЛЖИРе собралась интеллектуальная элита страны — писатели, ученые, инженеры, артисты. У 90% заключенных было высшее образование. Дирижер Ленинградской оперетты Марианна Лер собирала из заключенных хор. А балерина Татьяна Афонина организовала в бане кружок, и женщины, несмотря на усталость после работы, приходили заниматься танцами. На праздники здесь ставили спектакли, и уровню постановок могли позавидовать столичные театры. Были здесь и простые женщины — осужденные за шпионаж или антисоветскую агитацию.

Через несколько десятилетий все они будут реабилитированы. Но до конца жизни будут задаваться вопросом, за что своя же власть пыталась их уничтожить.

Портреты осужденных женщин в музее.

Рахиль Плесецкая, мать знаменитой балерины, попала в АЛЖИР с грудным сыном. Правду ее семья узнала спустя 70 лет. Муж Рахиль взял на работу Ричерда Пикеля, которого позже расстреляли как участника показательного процесса над группой бывших руководителей партии. После этого в обойму НКВД попали все, кто был связан с Пикелем.

Плисецкого расстреляли в январе 1938-го, а через два месяца пришли за его женой. Рахиль дали восемь лет и вместе с сыном Азарием увезли в Казахстан. Старших детей, в том числе Майю, успели забрать родственники. Благодаря их влиянию удалось добиться досрочного освобождения Плисецкой, но в Москву Рахиль смогла вернуться только после войны. До этого времени она жила в Шымкенте (тоже Казахстан), где работала учителем танцев в одном из клубов.

Этапом через АЛЖИР прошла всесоюзная любимица Лидия Русланова, она попала в немилость уже после войны. Ее задержали вскоре после ареста мужа, генерала Владимира Крюкова, который получил 25 лет лагерей по делу о «заговоре военных» — как соратник маршала Жукова.

Вскоре пришли и за Лидией — боялись, что она подымет шум на всю страну. Артистку обвили в антисоветской пропаганде и присвоении трофейного (немецкого) имущества — семья жила роскошно и до, и после войны. Руслановой дали 10 лет. Сначала она работала на стройке, а потом гастролировала по лагерям — в сопровождении конвоя, и аплодисменты на ее концертах были запрещены. На свободу она вышла после смерти Сталина.

В АЛЖИРе отбывала срок и жена Михаила Калинина. Еще в 1924-м она написала донос на собственного брата, которого впоследствии расстреляли. А в 1938-м уже пришли за ней. Екатерине Калининой позвонили из Кремля и попросили приехать в ателье на примерку нового платья. Но вместе портнихи ей навстречу вышли оперативники.

Судили преданную партии активистку по антитеррористическому закону, который подписывал ее же муж. Приговор — 15 лет лагерей. Высокий статус Калинина помог ей получить инвалидность в АЛЖИРе, после чего ей дали более легкую работу — счищать в бане гнид с белья заключенных. Жила Екатерина Калинина в бельевой, где условия были лучше, чем в бараке.

В 1945-м смертельно больной Калинин обратился к Сталину с просьбой помиловать его жену. Хозяин смилостивился, и уже через месяц Екатерина смогла вернуться в Москву. Правда, жила она на даче у дочери и семейные отношения с всесоюзным старостой больше не поддерживала.

Женщин преследовали по отработанной схеме. Вслед за мужем приходили к женам — проводили обыск, задерживали и на допросах спрашивали только об одном: «Кто родственники? Кто живет за границей? Кто приходил к вам в гости? Что знали об антисоветской деятельности своего мужа?»

Часто между задержанием и приговором проходило меньше месяца. Обжаловать приговор было невозможно. Тем, кто признавал вину, давали чуть меньше. Несмотря на давление и пытки, многие женщины до конца отказывались давать показание против супругов.

«Следователь мне с улыбкой заявляет: знала об антисоветской деятельности мужа и не донесла в органы. Я опешила от возмущения, слова не могла вымолвить, потом собралась духом и твердо говорю: что со мной хотите делайте, но клеветать на мужа не буду. Тогда меня поставили на “стойку”, не давали есть. Простояла весь вечер и всю ночь. От слез задыхаюсь, груди распухли от накопившего молока. Думаю, как там мои малыши, Валера давно не кормлен, но креплюсь… Думаю, хоть здесь в кабинете застрелите — не подпишу никакой бумаги», — вспоминала Калерия Мальцева, муж которой работал преподавателем политэкономии.

Часто женщин доставляли в лагеря в товарных вагонах.

Даже после вынесения приговора осужденным не говорили, куда их этапируют. Несколько месяцев женщины ехали в поездах в полном неведении. На промежуточных станциях в вагоны подсаживали все новых и новых заключенных.

Белоруски прибывали в АЛЖИР в основном этапами из Минска и Орши. Одна из узниц вспоминала: их сопровождал молодой солдат по имени Иван. Они спрашивали, куда идет поезд, но он не мог им ответить. Во время остановки кто-то забросил в вагон книгу с картой СССР. Красным карандашом был обведен город Акмолинск — так женщины поняли, куда их везут.

Но как сообщить родственникам? Заключенным раз в день выдавали паек. Часто это была несъедобная селедка, завернутая в бумагу. Женщины рвали ее на клочки, костями от рыбы резали себе пальцы, и кровью писали фамилии, адреса родственников и фразу «Нас везут в Казахстан». Потом сворачивали записки и бросали в уборную, — внутри вагонов в полу была дырка. Эти записки находили жители городов, где проходил состав. Неравнодушные люди отправляли письма по указанным адресам. Так родственники некоторых осужденных узнали, куда увезли их родных.

Этот лагерь был особенным

В 30-х Казахстан стал местом ссылки неугодных для советской власти граждан. Местное население насильно выселяли, зачастую с принудительным изъятием скота. В степи создавали колхозы, в которых должны были работать осужденные — бесплатно, на износ, как рабы. Так репрессированные «искупали вину» перед Родиной.

Карагандинский исправительно-трудовой лагерь был одним из крупнейших на территории СССР, его называли государством в государстве. В его систему входило 29 отделений, по площади сравнимых с территорией Словении.

АЛЖИР был «26-й точкой» Карлага — так официально он назывался. Первыми спецпереселенцами в Акмолинск были кулаки из Беларуси, сохранились даже некоторые имена — Александр Афанасьев, Михаил Верховцев. Сначала они жили в палатках, потом вместе с другим ссыльными начали строить бараки. Но в августе 1937-го им сообщили, что их перебрасывают в другие спецпоселки, а на «26-й точке» будет размещен лагерь жен изменников родины, хотя список узниц был гораздо шире — репрессии распространялись на матерей, сестер и даже детей.

Датой основания АЛЖИРа считается 3 декабря 1937 года, первых узниц привезли сюда в начале 1938-го.

Этот лагерь был особенным. Первые два года он был на строгом режиме — территорию обнесли двойной колючей проволокой, любая переписка была запрещена, так что о судьбе своих родных женщины ничего не знали. Считалось, что осужденные социально опасны и должны быть максимально изолированы. Наибольшая смертность приходится именно на этот период.

Сегодня поселок Акмолинск застроен современными домами, а в 40 км от него находится столица Казахстана Астана, в развитие которой инвестировали миллиарды долларов.

80 лет назад здесь была глухая степь, зимой температура воздуха доходила до -40, летом была изнурительная жара и круглый год ветер. Около восьми тысяч женщин содержались в лагере одновременно. Один барак был рассчитан на 300 осужденных.

Бараки были построены из самана — женщины ногами смешивали глину с соломой, делали кирпичи, сушили их и потом из них строили жилища.

На территории музея воспроизвели один барак, гораздо меньше реального, но из того же материала — самана.

Внутри бараков стояли двухъярусные нары, в центре — буржуйка. Зимой температура не поднималась выше трех градусов. Женщины по очереди дежурили у печки, чтобы поддерживать тепло. Топили камышами, их же подстилали вместо матрасов. Блохи и клопы были обычным делом. Первые годы стояла страшная антисанитария, не было даже воды.

Женщин привозили в лагерь в том, в чем задерживали. Некоторые были в ночных сорочках и тапочках. Другие — в вечерних платьях: перед задержанием им говорили, что везут на свидание с мужем, и несчастные жены надевали свои лучшие наряды, даже не подозревая, какой ад их ждет впереди.

Артистка Лидия Френкель в АЛЖИР приехала в пальто, пропитанном духами Chanel № 5. Позже этот эпизод войдет в фильм «Московская сага» по книге Василия Аксенова, родители которого и он сам были жертвами сталинских репрессий. Сценарий к фильму написала дочь Френкель.

До шести месяцев арестованных держали в тюрьме, все в той же одежде, так что в лагерь многие из них приезжали в рванье, им даже не в чем было выйти на работу.

Работать на благо советского государства было обязанностью каждой осужденной. Агрономам, архитекторам и ветеринарам было чуть проще — они могли устроиться по специальности. Хуже всего приходилось гуманитариям, их отправляли на тяжелые сельхозработы. Летом, к примеру, разводили сады и огороды. Женщины руками копали траншеи для орошения. Систему для орошения, кстати, разработала одна из осужденных. Позже ее идеи изучали и внедряли по всему Казахстану.

Вся выращенная продукция шла в город, питание самих осужденных было скудным, и не дай бог во время работы хоть что-нибудь съесть — наказание будет неминуемым. Совсем рядом росли яблоки и малина, а дети узниц страдали от острого дефицита витаминов. Режим при любой возможности напоминал о том, что все здесь — враги народа.

«Продукты были скудными — бараньи головы, требуха и ячневая каша», — вспоминала последняя свидетельница АЛЖИРа Анна Енданова. Ее муж был, кстати, следователем НКВД, в 1937 году его расстреляли.

В лагере работало швейное производство: одежду шили и для себя, и на заказ — в годы войны отправляли на фронт форму. На фабрике работали в основном самые слабые узницы — пожилые, беременные и инвалиды, которые не могли выйти в поле. При освещении керосиновых ламп шили по 14-16 часов в сутки. Работали в две смены — и днем, и ночью. Конечно, никакой оплаты за свой труд женщины не получали. Им говорили, что трудом они должны искупить вину перед Родиной.

Музейный экспонат, где демонстрируется, как у женщин отбирали детей.

В 1940 году начальство решило, что осужденные женщины не представляют опасности, и лагерь перевели на общий режим. Наконец-то разрешили переписку — два письма в год. Послания от родных узницы вешали на стенах в бараке — все время были мысли о доме.

 

Сын отвечает за отца. И не только сын

В лагерь прибывали и беременные, и женщины с грудными детьми — даже для них система не делала исключений.

В советской прессе того времени долго тиражировалось высказывание Сталина: «Сын за отца не отвечает».Он произнес эту фразу на встрече с передовиками, когда один из комбайнеров заявил, что хоть отец его и кулак, он сам будет честно бороться за дело рабочих и крестьян. Но, как станет вскоре понятно, в Советском союзе за отца отвечал не только сын, но еще и дочь, и жена, и мать, и сестра — вся семья.

Фото детей в лагере.

Как жили дети репрессированных в АЛЖИРе?

До трех лет они содержались на территории лагеря, в отдельном бараке, который называли «детский сад», присматривали за ними нянечки из числа осужденных. После работы матери могли навещать своих малышей. Но как только ребенку исполнялось три года, его забирали в детдом. Исключений не делали ни для кого.

Детей, которые были старше трех лет, забирали сразу при аресте. Некоторым удавалось спрятать детей. Грузинская актриса Кира Андроникашвили, которая была замужем за известным писателем Борисом Пильняком, успела отправить годовалого сына к дальним родственникам — она знала, что идут аресты, и ждала, что придут за ней.

Ашхен Налбандян, мать Булата Окуджавы, бежала с детьми в Москву — ее вскоре задержали, а сыновей подымали родственники.

Жена расстрелянного белорусского поэта Тодара Кляшторного прибыла в АЛЖИР с четырехмесячной дочкой Майей. Когда девочку увозили в детдом, мама успела сказать ей: «Помни, у тебя есть две сестры». В интернате Майя Кляшторная спала по соседству с Ритой Рыскуловой, отец которой был видным политическим деятелем — его расстреляли в 1938-м, после чего взялись за всю семью.

Майя вспоминала, что они с Ритой трогали друг друга, чтобы проверить, живы ли еще. Условия в детдомах были ужасными: дети умирали от голода и от холода. Детей натравливали против родителей. Меняли имена и фамилии, заставляли отказаться, осудить родных, внушая, что они были врагами. Не лучшим было отношение и других сирот. Детей «врагов народа» избивали, забирали у них еду. По воспоминаниям одной из дочерей узниц лагеря, на Новый год дети подожгли на ней платье, девочку чудом удалось спасти.

Такие письма дети отправляли матерям в лагерь.

В ближайшем от АЛЖИРа детском доме зимой детей не хоронили — земля была слишком замерзшей. Тела малышей хранили в деревянной бочке до наступления весны.

Закапывали умерших в общей могиле. Нынешние жители Акмолинска говорят: «Наш поселок построен на костях».

До сегодняшнего дня неизвестно точное количество погибших в лагере. В списке расстрелянных — восемь женщин, все они были повторно осуждены в АЛЖИРе за «контрреволюционную деятельность».

И даже в таких страшных условиях некоторые люди оставались людьми.

Узницы с теплотой вспоминали только об одном начальнике АЛЖИРа — Сергее Баринове. Его перевели в Казахстан после того, как он осмелился усомниться, справедливы ли столь массовые аресты. Женщины называли его между собой Валерьян Валерьянович — за то, что мог успокоить и даже пожалеть. В конце 80-х Баринов заявит, что никогда не считал осужденных женщин хоть в чем-либо виновными.

И еще один важный эпизод об отношении людей. Когда женщины выходили в поле, дети из ближайших деревень бросали в них, как казалось вначале, камни. Но потом женщины поняли, что это был засохший творог. Крестьяне, рискуя жизнью, старались помочь невинно осужденным.

«Наши власти убивали собственный народ, такого не было в истории человечества»

Акмолинский лагерь жен изменников родины просуществовал до 1953 года. Репрессии не останавливались ни на время войны, ни после — вплоть до смерти Сталина.

За это время этапом через АЛЖИР прошло свыше 18 тысяч женщин, более восьми тысяч отбыли срок «от звонка до звонка». На территории лагеря родилось 1,5 тысячи детей, изъятых впоследствии у матерей.

Репрессии не заканчивались после освобождения. У женщин в паспорте стояла отметка, что им запрещено въезжать в большие города. Многие так и остались в Казахстане. Кроме того, такая отметка не позволяла найти достойную работу. Все имущество у них отняли еще при аресте. О том, что их мужья расстреляны, многие узницы узнали только после освобождения. Они до последнего надеялись, что супругов также держат в лагерях.

Детям тоже приходилось нелегко — поступить в университет, найти нормальную работу, имея статус «сын (дочь) врага народа», было невозможно. Только после реабилитации родственники смогли вернуть себе честное имя, но должной компенсации никто так и не получил. Многие из узниц умерли в глубокой нищете, несмотря на ум и талант, благодаря которому на воле они бы могли достигнуть большого успеха.

После того, как лагерь был расформирован, в Акмолинск стали прибывать люди со всего Союза — подымать целину. Первое время рабочие жили в тех самых лагерных бараках, разве что колючую проволоку убрали.

В том самом поселении после освобождения остались три бывшие узницы. Они завели новые семьи и старались никому не рассказывать о своем прошлом. Когда в 60-х сносили бараки для строительства обустроенного жилья, здесь стали массово находить человеческие останки. Никто не мог понять, откуда они здесь. Женщины, которые прошли АЛЖИР, рассказали, что на этом месте был лагерь — ад на земле, как называли его узницы.

Но факты о тех страшных временах были озвучены только в конце 80-х. Председатель местного колхоза Иван Шарф настоял на том, чтобы здесь появился памятник жертвам репрессий и музей. Судьба этого человека заслуживает отдельной истории: его отца расстреляли, а мать умерла в лагере, когда Иван был совсем маленький.

Так выглядит музейно-мемориальный комплекс в Акмолинске.

Инициативу поддержали на государственном уровне. Спустя десять лет на месте, где когда-то был «лагерный» яблоневый сад, построили музейно-мемориальный комплекс. Чуть дальше стоит церковь и мечеть.

На памятных плитах у входа в мемориал нанесены фамилии всех узниц, которые прошли через АЛЖИРа, на сайте собраны их короткие биографии.

«Не по своей вине казахская земля приняла 1,5 млн сосланных в концентрационные лагеря, — заявил на открытии музея президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. — Люди были убиты ни за что ни про что собственным государством. Гитлер убивал других, тех, с кем воевал, — это тоже кощунственно. Но наши власти убивали собственный народ, такого не было в истории человечества».

На входе в музей стоят памятные плиты от государств, чьи соотечественницы были незаконно арестованы и отправлены в АЛЖИР. Памятной плиты от Беларуси здесь нет.

В 2016 году музей посетил председатель КГБ Валерий Вакульчик. Говорят, выставка ему понравилась, он даже оставил отзыв в гостевой книге.

Запись, которую в музее оставил Валерий Вакульчик.

В Беларуси пока нет ни одного музея, посвященного политическим репрессиям в СССР. Архивы КГБ по-прежнему закрыты для народа. Потребовалось несколько лет, чтобы убедить Минск передать Казахстану уголовные дела белорусских узниц АЛЖИРа.

В разные годы здесь содержались Елена Кучинская-Старостенко (жена ректора БГУ Алексея Кучинского), Янина Германович (жена поэта Тодара Кляшторного), Мария Минкина (жена литературного критика Якова Бронштейна), Лидия Сташевская (жена поэта Василя Сташевского), Елена Рыдзевская (теща поэта Петруся Бровки), Анна Лютько (жена председателя Жлобинского райисполкома), Анастасия Лебединская(жена дьякона в Азеранской церкви) и другие.

Мы изучили эти материалы и в следующих материалах познакомим читателей с историями женщин, которые стали жертвами сталинских репрессий и отбывали срок в АЛЖИРе.